"Картина отравления" глазами Ремуса Люпина.
-----
читать дальше
Нет, я не живу в комнатах Мастера Зелий, что бы там ни думали особо пытливые умы. Я всего лишь провожу там вечера.
Снейп не любит торчать в учительской. У него в лаборатории вечно кипит что-то, требующее помешивания, сушится что-то, требующее строгого температурного режима… в общем, происходит множество процессов, за которыми нужен глаз да глаз. Ремесло зельедела – отличное средство потакать социопатии.
Его социопатия неизлечима. Снейп послевоенного образца ничуть не более приятный тип, чем Снейп-шпион, бывший Пожиратель Смерти, бывший двойной агент и правая рука двух сильнейших магов столетия. Ныне покойных. Когда-то мне нравилось думать, что победа изменит всё. Что - если мы выживем – он снимет свою броню и научится жить. Теперь я вынужден признать, что ошибался. Он всё так же холоден, всё так же резок, всё так же невыносимо язвителен; каждый его жест суть неприкрытый посыл: «Люди, я не люблю вас. Будьте бдительны».
Но меня он почему-то терпит.
Поэтому после ужина я захожу к себе, беру охапку работ, которые нужно проверить, или книгу, чтобы подготовиться к завтрашним занятиям, и спускаюсь в подземелья.
Недавно он обновил защитные заклятия на своей двери – теперь поле узнаёт меня и пропускает без стука. «Надоело работать для тебя швейцаром» - хмуро объявил тогда Северус.
Его личный кабинет слишком мал, чтобы там можно было комфортно разместиться двум книжным червям. Поэтому я варю кофе, и мы располагаемся в классе. Я сажусь за первую парту, а Снейп – за учительский стол.
Он терпит меня, потому что я знаю правила. Их всего три.
Первое – не изводить его разговорами.
Я прихлёбываю кофе и молча проверяю рефераты. Временами фыркаю.
- Ну что там у тебя ещё? – спрашивает Северус, отрывая взгляд от книги. Это – разрешение заговорить. И я зачитываю вслух очередной перл ученической мысли. Иногда он смеётся. Иногда принимается читать мне нотации относительно моих преподавательских навыков. Иногда я пытаюсь защищаться, и разгоревшейся дискуссии обычно хватает на целый вечер. Причём каждый остаётся при своих, никогда нам не удастся переубедить друг друга, и мы оба знаем это, начиная очередной спор. Вероятно, Снейпа забавляет сам процесс. А мне, помимо всего прочего, просто нравится его слушать. Голос – самое красивое, что у него есть, насколько вообще понятие «Снейп» можно соотнести с понятием «красота». Голос, и ещё руки. Иногда, увлекаясь разговором, он начинает жестикулировать, и я смотрю, как нервно движутся узкие белые кисти, и впитываю его интонации и, потеряв бдительность, улыбаюсь. Он перебивает сам себя:
- Что?.. Дементор тебя побери, Люпин, ты никогда не научишься быть серьёзным!
Мне остаётся только кивнуть.
Второе правило – не лезть ему в душу.
Не спрашивать ни о чём, как бы ни был он угрюм, или зол, или утомлён. Я утешаюсь мыслью, что он расскажет сам, если это будет действительно важно – но он никогда не рассказывает.
Иногда кричит, иногда обзывает «проклятым ликантропом». Раз или два даже запустил в меня чем-то из своего богатого лабораторного арсенала.
На реакцию я не жалуюсь, поэтому давно научился уворачиваться. Потом молча помогаю ему собрать осколки. Он никогда не извиняется.
Третье правило – не прикасаться к нему.
Это самое давнее правило. И единственное, которое я нарушаю. Иногда. Очень редко.
Впервые – после битвы. Мы оба валялись в Мунго, но мне повезло больше: уйдя от «Авады», я получил взрывающее заклятье под ноги и впечатался в стену. Ноги, по счастью, остались при мне, я отделался сломанными ребрами, парой внутренних кровоизлияний и сотрясением мозга.
«Сотрясением чего?» - конечно, не преминул бы уточнить Снейп… но сам Снейп в то время лежал тремя этажами ниже. С разорванным горлом.
Я узнал об этом на третий день, когда сумел вытребовать у целителя газету. Об этом, и ещё о том, что целый год я был идиотом. Красноречивым свидетельством тому было огромное, на разворот, интервью Гарри Поттера.
Меня трясло, пока я натягивал больничный халат, путаясь в рукавах. Меня шатало, пока я спускался по лестнице, держась за стену, и искал нужную палату. Северус был там один. И я не люблю вспоминать, каким он был.
Рухнув на стул, я сначала просто смотрел на него. Молча. А потом, когда он начал метаться во сне, я положил ладонь ему на лоб. Так успокаивала меня мама, давно, в детстве, после того как меня… после того, как я стал оборотнем. Тогда мне каждую ночь снились кошмары. Точнее, один кошмар. Всегда один и тот же.
Снейп открыл глаза, и я отдёрнул руку. Ненависти в его взгляде было больше, чем жизни. Ненависти, и ещё застарелой усталости, которая, будто кумулятивный яд, накапливалась день ото дня, пока доза не стала смертельной.
- Убирайся, - прошептал он.
И я убрался. Чтобы прийти на следующий день, и через день – и каждый день, пока его не выписали.
Должно быть, тогда он и привык ко мне – так, как иные привыкают к обезболивающим снадобьям.
Потом был официальный приём в министерстве. Пафосные речи, награждение героев, долгий список тех, кто получил свой орден Мерлина посмертно… Потом банкет и снова речи, на сей раз – в виде тостов. Снейп сидел рядом со мной, мертвенно-бледный, с таким лицом, будто его тошнит. А когда слово взял Поттер и уставился на Снейпа виноватым и восторженным взглядом, тот пробормотал какие-то невнятные извинения и выскочил из зала.
Я нашел его в уборной. Он стоял, склонившись над раковиной, подставив запястья под струю ледяной воды. На носу, на ресницах, на слипшихся прядях волос висели капли.
Я испугался даже больше, чем тогда, в его палате.
- Что с тобой? Тебе плохо?..
Я подошёл и обхватил его за плечи – удержать, если вдруг он надумает свалиться без чувств.
В следующий момент он уже стоял передо мной с искажённым лицом, а его палочка смотрела мне в грудь.
- Ещё раз тронешь меня – убью.
Я поднял руки и отступил на шаг:
- Тихо, тихо. Всё хорошо…
- Всё хорошо, Люпин?! – громко и хрипло переспросил Снейп, и в его голосе я отчетливо расслышал ноты истерики. – У тебя всё хорошо? У вас у всех всё хорошо, да? Так почему бы вам всем просто не оставить меня в покое? Ты, и всё это сборище, и дементоровы газетчики, и чёртов Поттер – можете вы просто оставить меня в покое, раз уж не дали сдохнуть? Я не хочу об этом говорить. Я не хочу об этом думать. Я ничего не хочу, понимаешь?
Я понимал.
Кажется, впервые в жизни я понимал его до конца.
Некоторые раны можно заживить, но не исцелить. Некоторые души, изуродованные войной, не находят себе места в мире. Может быть, для него действительно было бы лучше умереть там, в Хижине. Меня передёрнуло от жалости и боли.
Игнорируя направленную на меня палочку, я снова схватил его за плечи:
- Северус, я прошу тебя... Успокойся.
Он рванулся:
- Отпусти!
- Нет.
- Отпусти, скотина!
Палочка уткнулась мне в рёбра.
- Хочешь убить – убей.
…Много чего я не сказал ему в тот день. Не сказал, что теперь нам всем придётся как-то жить. Как-то учиться этому делу.. потому что убивать мы умеем, умирать умеем, а вот жить… не очень. Не сказал, что тоже вижу страшные сны и просыпаюсь с криком, когда серая пелена смыкается перед упавшим в небытие Сириусом… когда темная кровь пропитывает пыльные доски пола там, в Хижине… когда обнаруживаю себя бестелесным белесым призраком, слоняющимся по школьным коридорам – и все, кто был мне дорог, предстают передо мной такими же призраками. Я не рассказал ему, как напился до бесчувствия в первый же день после возвращения из больницы – на радостях. Конечно, на радостях.
Много чего я ему не сказал. Просто держал его крепко-крепко, не позволяя вырваться, и смотрел в глаза – до тех пор, пока его пальцы не разжались. Палочка с глухим стуком упала на пол.
- Отпусти уже, придурок, - тихо попросил Снейп.
- Сам придурок.
Как дети, честное слово.
- Всё нормально уже, - сказал он. – Надо возвращаться туда.
- А хочешь, сбежим? Ко мне. Я кофе сварю…
Губы Северуса искривила неприятная улыбка:
- Ты меня на свидание зазываешь, Люпин?
- Нет. Просто на чашку кофе.
***
Нет, я не живу в комнатах Мастера Зелий, что бы там ни думали особо пытливые умы. Я всего лишь провожу там вечера. И ночи полнолуния.
Северус – воплощенное беспокойство. Наверное, в тот день, когда у него не будет причины психовать, он решит, что жизнь потеряла смысл. Как будто теперь, когда ему не нужно больше искать врагов среди людей, он стремится объявить войну всему, что выходит из-под контроля.
- Ты мне не нравишься, Люпин, - заявляет он.
- Тоже мне, новость.
- Я хочу модифицировать твоё зелье.
- Зачем? Оно работает.
- Оно работает не так.
Снейп сосредоточен и хмур; я сижу в кресле с кружкой горячего шоколада, он наматывает вокруг меня круги.
- Оно работает нормально, раз я до сих пор не разнёс свою комнату, никого не загрыз, и…
- Заткнись, пожалуйста, Люпин, - морщится он. – Я понимаю, что тебе, в силу исключительного легкомыслия, наплевать на собственное здоровье. Не знаю, за какой мандрагорой я должен… Короче, я внесу поправки в рецепт. Следующее полнолуние проведёшь у меня.
Смотрю на него, утратив дар речи от изумления. Я же знаю, что он до сих пор боится меня. Точнее, боится того, во что я превращаюсь.
- Я не страдаю зоофилией, - бросает он, заметив мой взгляд.
- Ты ей наслаждаешься?.. – знаю, что он взбесится, но удержаться не могу.
– Мне нужно, чтобы ты был под наблюдением. Ещё вопросы есть?
Он падает в соседнее кресло и смотрит на меня довольно агрессивно. Вопросов у меня нет. Ну… разве что один.
- Очень удобно ставить на мне опыты, правда? Я всегда рядом.
- Правда, - серьёзно соглашается он. – Всю жизнь мечтал завести ручного вервольфа.
Наплевав на третье правило, наклоняюсь, накрываю его руку своей. И он не отстраняется, не орёт на меня и не хватается за палочку.
Всю жизнь мечтал завести ручного зельедела.
Следующее полнолуние я провожу у него. В спальне. На кровати. Не знаю, какого дементора он пустил волка на кровать – должно быть, просто не смог спихнуть наглую тварь. Хотя на самом деле я не знаю, какая я тварь. Я этого не помню.
Ночь оставляет мне только тянущую боль в мышцах и воображаемый ржавый гвоздь в левом виске.
Северус сидит на стуле, смотрит на меня как-то странно, лицо у него серое, на скуле – глубокая царапина. Экспериментатор хренов!
Спрашивать страшно. Но не спрашивать – ещё страшней:
- Зелье не подействовало? Я тебя…
- Размечтался, - ворчит он. – Хватит этой школе одного оборотня, ты не находишь?
- Тогда что?
- Ничего. Ничего! Будь любезен, помолчи и дай мне тебя осмотреть.
Пожимаю плечами и послушно молчу, пока он вертит меня, как куклу, считает пульс, проверяет зрачки, вцепившись ледяными пальцами мне в подбородок, водит палочкой вдоль позвоночника и тычет в солнечное сплетение, отчего привычная утренняя боль становится ещё сильней.
И что-то бормочет про ненормально острый судорожный синдром, сопровождающий процесс трансформации.
Мерлин! Он ведь раньше никогда не видел, как я… как это происходит. Никогда, не считая того давнего случая. Я мягко перехватываю его запястье:
- Северус, всё в порядке. Это всегда так, и с зельем, и без зелья. Дело не в нём.
-Всегда… так? – запнувшись, переспрашивает он и внимательно глядит мне в лицо.
- Отвратительное зрелище, да? – старательно улыбаюсь я.
- Ты дурак, Люпин.
Он стремительно выходит за дверь, гремит склянками, возвращается со стаканом мутной жидкости. Помогает мне приподняться.
- Пей. Это болеутоляющее.
- Гадючьи зубы, крылья подёнки и аконит, - перечисляю я.
Общение со Снейпом ни для кого не проходит даром.
- Джунгарский аконит. Пей и не умничай.
Провожу рукой по его скуле:
- Что случилось, Северус?
- Ничего. Пойду сделаю кофе.
Глотаю зелье. Чувствую, как расслабляются мышцы; погружаюсь в полудрёму.
Происхожение его царапины так и остаётся загадкой.
***
Свадьба Гарри Поттера и Джинни Уизли приходится на очередное полнолуние. Я не обижен, разумеется; на что мне обижаться? Никто из них не обязан сверять свою жизнь с лунным календарём.
С утра посылаю открытку Гарри, днём мужественно выдерживаю истерику Снейпа, который заранее бесится в предчувствии ещё одного невыносимого торжества, вечером без спроса вхожу в его комнаты, ложусь ничком на кровать, зарываюсь лицом в подушку и жду.
Поздним утром следующего дня, когда уже не так погано, и дурнота не подкатывает к горлу при попытке повернуть голову, слышу в кабинете его шаги. Выхожу, останавливаюсь в дверях, наблюдая, как он мечется по тесному помещению, словно укушенный дюжиной пикси. А потом замирает в кресле и смотрит в огонь.
Я кладу руки ему на плечи, легко массирую затылок. Чувствую, как он напряжён.
К дементорам второе правило.
- Устал, Сев? Много было народу?
- Ты должен был пойти со мной.
Смешно, да. То-то удивилась бы почтеннейшая публика. То-то обрадовался бы Поттер.
- Нет. Ты должен был пойти один.
От него пахнет огневиски, вином, полынью и сексом. А ещё – отчаянием и тоской.
К дементорам третье правило. Пусть он выгонит меня навсегда, пусть не будет больше ни кофе, ни книг, ни бесконечных споров. Не знаю, как, но я это переживу.
Обнимаю его сзади за шею, касаюсь губами спутанных волос, стою, как идиот, и чуть не плачу от жалости. Вот только непонятно, к нему или к себе. И обещаю – ему, себе, обоим:
- Всё пройдёт.